Петр Киле - Телестерион [Сборник сюит]
Входят Пико и Полициано.
П и к о. Это уже не душеспасительные проповеди и молитвы. О, прости меня, Лоренцо!
Л о р е н ц о. Да, это уже очень серьезно. А о чем ты?
П и к о. Не я ли первый услышал Савонаролу и предложил тебе пригласить его во Флоренцию, в монастырь Сан Марко, коего украшением он будет, мне мнилось. И не мы ли сделали его настоятелем монастыря и предоставили кафедру в Соборе, откуда его услышала вся Италия? Да вне Флоренции монах, выступивший против кардиналов и папы, сгинул бы, едва успев открыть рот.
Л о р е н ц о. Да, Пико, чудесными рассуждениями Фомы Аквинского о красоте и свете Савонарола очаровал тебя и нас тоже. С папами Флоренция в вражде, и он запел ту же песню, чтоб его услышали. Но монах есть монах, не развращенный, как весь клир, а хоть самый чистый. "Битва кентавров" — непристойность и кощунство, как вся красота Греции.
П о л и ц и а н о. Рельеф Микеланджело?
М и к е л а н д ж е л о. В монастыре, оказывается, прослышали о моем рельефе. Здесь был мой брат-монах. Они хотят, чтобы я подарил его Господу Богу. Но как я могу это сделать? Оказывается, уничтожив его, вместе с другими непристойными произведениями искусства, собранными уже в монастыре. Будет костер во имя очищения Флоренции.
П и к о. Я сжег свои стихи. Это дело личное. Это была игра, рыцарство в стихах и в жизни. Но будь я великий поэт, как Данте или Петрарка, разве сжег бы свои стихи? Великое всех времен и народов должно свято беречь. Мы не позволим Савонароле запалить Флоренцию. Лоренцо, ты должен принять меры.
М и к е л а н д ж е л о. Простите, ваша светлость, я не все сказал о том, что узнал, со слов брата. Впрочем, с последней проповеди фра Савонаролы это все ясно и так. Речь идет уже не об искусстве. Савонароле было видение. Все Медичи, весь дворец, все бесстыдные, безбожные произведения искусства, какие только есть в этом дворце, — будет уничтожено.
Л о р е н ц о. Что ж, пусть явит свое лицо, как Пацци, и тогда Флоренция, живая, поклоняющаяся красоте во всех ее проявлениях, отвернется от монаха, который вообразил себя мессией.
П ь е р о. Убить его мало.
Л о р е н ц о
Убить его? Как папа будет рад.
Но вместе обвинит он нас в злодействе,
Как было с заговорщиками, коих
Злодейство оправдав, на город кару
Наслал. Не лучше Пацци Савонарола,
Он сеет смуту в душах флорентийцев,
Борясь за обновленье церкви с папой,
Меж тем зовет нас в первые века.
Он искренен иль нет, он обречен,
Меж двух огней воздевши руки к небу.
(Движением руки приглашает приступить к обсуждению "Битвы кентавров" Микеланджело.)
5
Сады Медичи, разубранные для карнавала, который уже идет в городе и на площади у Собора, куда ворота открыты.
Входят три женщины в масках в сопровождении двух мужчин в масках.
1-я м а с к а
Нам можно ли зайти в Сады Медичи?
2-я м а с к а
Ворота ведь открыты, значит, можно.
3-я м а с к а
Для всех желающих. Лоренцо щедр
И любит веселиться сам со всеми.
4-я м а с к а
Но слышал я, он болен и серьезно.
5-я м а с к а
Да, правда. Все ж затеял карнавал
В Садах напротив церкви он недаром.
4-я м а с к а
Да, это вызов фра Савонароле.
Два молодых человека, одетых изысканно, в красных масках, в сопровождении свиты.
1-я к р а с н а я м а с к а
Да лучше заколоть его кинжалом.
2-я к р а с н а я м а с к а
Кого?
1-я к р а с н а я м а с к а
А, понял я намек в вопросе.
Ну, он и так, как объявил пророк,
Уж при смерти.
2-я к р а с н а я м а с к а
Как это человечно!
С площади прокатывается многоголосое "У-у!"
1-я к р а с н а я м а с к а
(возвращаясь назад к воротам)
Я слышу голос; узнаю его,
Елейно-истеричный, как у женщин.
На площадь вышел сам Савонарола.
2-я к р а с н а я м а с к а
Да, капюшон и сутана — костюм,
Конечно, карнавальный.
1-я к р а с н а я м а с к а
У престола
Всевышнего монахам предпочтенье?
2-я к р а с н а я м а с к а
Монахиням ведь тоже.
Входят молодые люди в шляпах, украшенных шарами, эмблемой дома Медичи, в синих масках.
1-я с и н я я м а с к а
Черта с два!
Им не до шуток. Мор, землетрясенье,
Еще потоп, — они в великом страхе!
2-я с и н я я м а с к а
Пускай молились бы, постились бы
И о пол били лбы.
А тщатся нас спасти.
О, Господи, прости!
Публика, покидая площадь, входит в Сады; из павильона выходит Хор мужчин и женщин в карнавальных костюмах и масках.
Трубы. Музыканты на террасе и на лужайках.
Х о р
В паросском мраморе таился,
Идеей чистою лучился
Девичий лик во сне,
Прелестный, милый по весне.
Узрел его ваятель; смело
Он воссоздал благое тело
Невиданной досель красы,
Из света будто и росы.
Контессина и Микеланджело изображают статуи Галатеи и Пигмалиона; лица, как и тела, словно мраморные, совершенные по линиям и красоте, они в легких древнегреческих одеяниях.
1-я м а с к а
Пигмалион и Галатея?
2-я м а с к а
Чудо!
3-я м а с к а
Так это статуи?
4-я м а с к а
Из самых древних.
5-я м а с к а
Одеты для приличья?
4-я м а с к а
В самом деле!
Савонароле, кажется, в насмешку.
Х о р
Как Бог-творец, он создал чудо
И восхитился сам, покуда
Не понял, что влюблен
В живую прелесть он,
Как бы усопшую, не в силах
Ток крови вызвать в жилах.
Но велика его любовь,
И в красоте вскипает кровь.
И к жизни вызвана, смелея,
Глядит с улыбкой Галатея,
Как с ложа сна
Прелестная жена.
(Пускается в пляску.)
К о н т е с с и н а
Искусный мастер! Жизнь вдохни в меня,
А то вовек я мраморной останусь.
Мне холодно, и ты дрожишь, я вижу.
М и к е л а н д ж е л о
Нет, это дрожь от пыла, я люблю
Созданье рук моих, души и сердца.
К о н т е с с и н а
Ты любишь не меня, а идеал.
М и к е л а н д ж е л о
Да, идеал, воссозданный резцом
Из мрамора и света, что таится
Издревле в камне первых дней творенья.
К о н т е с с и н а
Но кто вдохнет в чудесный мрамор жизнь?
М и к е л а н д ж е л о
Когда любовь — стремленье к красоте,
То с красотой рождается любовь;
Вот кровь по жилам заструилась негой,
Живительною негою любви.
К о н т е с с и н а
О, да! О, миг, столь сладостно чудесный!
Как взор твой нежит, призывая к жизни,
И я ль не отзовусь на зов любви?
Две юные девушки, одетые, как знатные испанки, в сопровождении отца и матери.